– Мам, я к нему больше не вернусь.

– И не надо. Я вас к нему и не пущу. Здесь поживёте.

Из комнаты на моё жалобное всхлипывание выбежали Танька с Юлькой: «Чего опять? В пожаре что ли кто-то сгорел вчера?»

– Нет, слава Богу! Нет! – отвечала я.

– А чего тогда плачешь?

Я подняла свое иссиня-красное лицо и посмотрела на сестру.

– Это кто тебя так? – закричала она.

– Не важно.

– Козёл твой? Убить его мало! Скотину этакую! Я тебя больше никуда не пущу – у нас жить будете.

Она взяла Варюшку на руки и отвела на кухню: «Чаю?»

Пока Танька разливала горячий напиток, я мыла в ванной ноги. Своего синего тазика я не нашла и, не придумав ничего другого, запихала ногу в раковину и вымыла её прямо там. Также поступила и со второй ступней.

Красная и опухшая я сидела на табуретке и смотрела, как Варенька пьёт из блюдечка чай. «Мам, поплобуй!» – просила она меня, протягивая маленькую тарелочку. Она вытягивала губы трубочкой и дула на чай: «Я остудила тебе…»

Некоторое время мы жили у мамы. Кстати сказать, Николаевна ночевала у нас три дня, за которые успела с ней сдружиться, а потом, когда Женьке стало легче, она забрала его из больницы и они уехали к себе.

О случае в детском доме вспоминали часто, но работать я там больше не смогла. Маленького Серёжку было жаль лишь первую неделю, потому как выяснилось, что из далёкого посёлка Хелюля, что в самой Карелии, за ним приехала родная тётка, такая же белобрысенькая, как он, и с голубыми глазами. У самой у неё детей нет, а про этого малыша лишь недавно узнала. Забрала его. Знаю только, что её Аллой, вроде, зовут и работает в сельском ДК директором. Владлена сказала, что тётка она по виду добрая. Ну, номерами на всякий случай обменялись, если что, можно будет позвонить…

ЯРКОЕ ЛЕТО СМЕНИЛОСЬ ПЁСТРОЙ ОСЕНЬЮ, КОТОРАЯ ПРОМЧАЛАСЬ ТАКЖЕ БЫСТРО, КАК СТАЯ ЖУРАВЛЕЙ НАД НАШИМ МАЛЕНЬКИМ ГОРОДКОМ. НА СМЕНУ ПРИШЛА ЗИМА. ГЛУБОКАЯ. СНЕЖНАЯ.

«Дзы-ы-ын!» – разрывался стационарный телефон в маминой прихожей. Солнечный луч скользил по стене, на которой висел аппарат, и заглядывал на кухню. «Эх! Хорош чаёк!» – ставила мама чашку на стол и не спеша шла к серой трубке.

– Алло!

– А Машеньку можно? – проговорил мужской голос.

– Машу? – удивлённо спросила мать.

– Машу можно, но нельзя.

– А это как? – засмеялось в трубке.

– А нет её. На работе она.

– Да? Правда?

– А чего ж я – врать что ли буду? Конечно, правда!

– А в таком случае, где она работает?

– А в таком случае, с кем я разговариваю?..

– Ой! Тёть Нин, совсем забыл представиться! Это ж я – Женя!

– Женя? – мама перебирала в памяти всех моих знакомых Жень. – Это какой же, интересно?

– Да как же! А летом помните, я Машу привозил? Она ещё в детском доме тогда трудилась…

– Ах, Женечка! Что ж ты молчишь-то!

– Да я и не молчу, – послышался сконфуженный мужской голос.

– Ты как там? Не болеешь?

– Да всё отлично: я здоровее всех живых!

– Ну, слава Богу! А Машенька. Машенька в школе преподаёт. В первую смену она сейчас: шестые да восьмые классы учит.

– Ох, ничего себе! Ну, Маруся даёт!

– Да. Не хотела она в школу-то идти, да куда денешься. Работы-то у нас в городе совсем нет. Туда и то еле устроилась. С первого сентября там.

На том конце провода слышалось внимательное молчание.

Мама продолжала:

– Денег немного платят. Так она ещё и классное руководство взяла. Да кружок какой-то ведёт.

– А дома она во сколько появляется?

– Дома? Да уж под вечер совсем. В декабре же, сам знаешь, вечер быстро наступает. Сейчас уж после трёх темнеет. А там Машке ещё полы на первом этаже мыть.

– Какие полы?

– Деревянные! Какие ж ещё? Маруся в школе подрабатывает – техничит по вечерам. Деньги ж лишними не бывают.

– Ой, бедная. Так, а когда же она свободна тогда?

– Когда спит.

– Как это?

– А свободное время у неё на проверку домашнего задания уходит.

– В смысле?

– Да в прямом! Она же русский да литературу преподаёт!

– А я приехать хотел…

– Да кто ж тебя не пускает? Завтра ж суббота! Почему бы и нет?

– А у Вас остановиться можно?

– А у тебя здесь ещё кто-то есть?

– Нет. Нету.

– Вот и порешали, – засмеялась маман.

Двухэтажное кирпичное здание светилось огнями. Я шла по вычищенной дорожке к детскому саду. Пролетела через четыре ступеньки бетонного крыльца и побежала по тёмному узкому коридору. В маленькой раздевалке стояли низенькие жёлтенькие шкафчики. Я открыла самый первый, с вишенками на дверях. «М-м-м… Штаны-то сыроваты… Гуляли, наверно», – подумала я.

Дверь в группу открылась, и оттуда послышались детские голоса. «Варвара Жданова, за тобой мама пришла. Собирайся!» – менторским тоном произнесла воспитательница. Моя малышка бросила игрушки и, засеменив полненькими ножками, побежала ко мне. «А кто игрушки убирать за тебя будет?» – притормозил её взрослый голос. «Я сейчас!» – кинула она мне и бросилась прибирать на полу. «Всё! – отряхивая розовенькое плюшевое платьице маленькими ручками, она с улыбкой шла ко мне. – Домой хочу!»

Варюшка вытряхнула всё из своего шкафчика и скомандовала: «Одевай!»

– Ух, ты, командир какой! Ну, давай, оденемся, и к бабушке! – натягивала я на неё синтепоновый пуховик.

– А фапка где? – смотрела она на меня своими глазами-пуговицами.

– Вот твоя фапка, – натягивая красную ушанку на кудрявую головушку, приговаривала я. – На потолок посмотри – шарф завяжу!

– Ма-ша! – высоким тоном обратилась ко мне Варина воспитательница. – А ведь Варя ничего не ела!

– Как?

– Целый день папу вспоминает. От всего отказывается. Ты бы придумала чего. Вам, наверно, надо с ней поговорить.

– А не рано?

– Рано – не рано, а какое-то объяснение она должна получить.

– Я попробую, – пообещала я и, подхватив дочурку на руки, отправилась к выходу.

Тоненькое байковое одеяло было припорошено белым снежком и почему-то сбилось на голубых санках. Варька, ёрзая попой, устраивалась поудобнее и кричала: «Поехали!» Фонари, выстроенные в ряд до самого нашего дома, светились желтизой. Мы поднимали голову вверх и смотрели, как огромные хлопья декабрьского снега падают из чёрной бездны, кружась в воздухе и медленно опускаясь на нашу землю. «Как в космосе, Варька, правда?» «Павда, мама», – открыв рот и пытаясь поймать им снежинки, произносила малышка.